Подняв ногу, она хватается за неё руками, качает её на весу и смешно морщит лицо, словно ей самой больно.
Вокруг стоят матросы — бородатые, ласковые мужики, — слушают, смеются, хвалят её и тоже просят:
— А ну, бабушка, расскажи ещё чего!
— Айда ужинать с нами!
За ужином они угощают её водкой, меня — арбузами, дыней; это делается скрытно: на пароходе едет человек, который запрещает есть фрукты, отнимает их и выбрасывает в реку. Он одет похоже на будочника — с медными пуговицами — и всегда пьяный; люди прячутся от него.
Мать редко выходит на палубу и держится в стороне от нас. Она всё молчит, мать. Её большое, стройное тело, тёмное, железное лицо, тяжёлая корона заплетённых в косы светлых волос — вся она, мощная и твёрдая, вспоминается мне как бы сквозь туман или прозрачное облако; из него отдалённо и неприветливо смотрят прямые серые глаза, такие же большие, как у бабушки.
Однажды она строго сказала:
— Смеются люди над вами, мамаша!
— А господь с ними! — беззаботно ответила бабушка. — А пускай смеются, на доброе им здоровье!
Рыжий кот. Веселая детская песенка
Помню детскую радость бабушки при виде Нижнего. Дёргая за руку, она толкала меня к борту и кричала:
— Гляди, гляди, как хорошо! Вот он, батюшка Нижний-то! Вот он какой, богов! Церкви-те, гляди-ка ты, летят будто!
И просила мать, чуть не плача:
— Варюша, погляди, чай, а? Поди, забыла ведь! Порадуйся!
Мать хмуро улыбалась.
Когда пароход остановился против красивого города, среди реки, тесно загромождённой судами, ощетинившейся сотнями острых мачт, к борту его подплыла большая лодка со множеством людей, подцепилась багром к спущенному трапу, и один за другим люди из лодки стали подниматься на палубу. Впереди всех быстро шёл небольшой сухонький старичок, в чёрном длинном одеянии, с рыжей, как золото, бородкой, с птичьим носом и зелёными глазками.
— Папаша! — густо и громко крикнула мать и опрокинулась на него, а он, хватая её за голову, быстро гладя щёки её маленькими, красными руками, кричал, взвизгивая:
— Что-о, дура? Ага-а! То-то вот… Эх вы-и…
Бабушка обнимала и целовала как-то сразу всех, вертясь, как винт; она толкала меня к людям и говорила торопливо:
— Ну, скорее! Это — дядя Михайло, это — Яков… Тётка Наталья, это братья, оба Саши, сестра Катерина, это всё наше племя, вот сколько!
Дедушка сказал ей:
— Здорова ли, мать?
Они троекратно поцеловались.
Дед выдернул меня из тесной кучи людей и спросил, держа за голову:
— Ты чей таков будешь?
— Астраханский, из каюты…
— Чего он говорит? — обратился дед к матери и, не дождавшись ответа, отодвинул меня, сказав:
— Скулы-те отцовы… Слезайте в лодку!
Съехали на берег и толпой пошли в гору, по съезду, мощённому крупным булыжником, между двух высоких откосов, покрытых жухлой, примятой травой.
Дед с матерью шли впереди всех. Он был ростом под руку ей, шагал мелко и быстро, а она, глядя на него сверху вниз, точно по воздуху плыла. За ними молча двигались дядья: чёрный гладковолосый Михаил, сухой, как дед, светлый и кудрявый Яков, какие-то толстые женщины в ярких платьях и человек шесть детей, все старше меня и все тихие. Я шёл с бабушкой и маленькой тёткой Натальей. Бледная, голубоглазая, с огромным животом, она часто останавливалась и, задыхаясь, шептала:
Вопрос №2 Горький. Детство. Проверьте себя — Литература 7 класс (Коровина В.Я.) Часть 2
— На што они тревожили тебя? — сердито ворчала бабушка. — Эко неумное племя!
И взрослые и дети — все не понравились мне, я чувствовал себя чужим среди них, даже и бабушка как-то померкла, отдалилась.
Особенно же не понравился мне дед; я сразу почуял в нём врага, и у меня явилось особенное внимание к нему, опасливое любопытство.
Дошли до конца съезда. На самом верху его, прислоняясь к правому откосу и начиная собой улицу, стоял приземистый одноэтажный дом, окрашенный грязнорозовой краской, с нахлобученной низкой крышей и выпученными окнами. С улицы он показался мне большим, но внутри его, в маленьких, полутёмных комнатах, было тесно; везде, как на пароходе перед пристанью, суетились сердитые люди, стаей вороватых воробьёв метались ребятишки, и всюду стоял едкий, незнакомый запах.
Я очутился на дворе. Двор был тоже неприятный: весь завешан огромными мокрыми тряпками, заставлен чанами с густой разноцветной водою. В ней тоже мокли тряпицы. В углу, в низенькой полуразрушенной пристройке, жарко горели дрова в печи, что-то кипело, булькало, и невидимый человек громко говорил странные слова:
— Сандал — фуксин — купорос…
II
Началась и потекла со страшной быстротой густая, пестрая, невыразимо странная жизнь. Она вспоминается мне, как суровая сказка, хорошо рассказанная добрым, но мучительно правдивым гением. Теперь, оживляя прошлое, я сам порою с трудом верю, что все было именно так, как было, и многое хочется оспорить, отвергнуть, — слишком обильна жестокостью темная жизнь «неумного племени».
Но правда выше жалости, и ведь не про себя я рассказываю, а про тот тесный, душный круг жутких впечатлений, в котором жил — да и по сей день живёт — простой русский человек.
Дом деда был наполнен горячим туманом взаимной вражды всех со всеми; она отравляла взрослых, и даже дети принимали в ней живое участие. Впоследствии из рассказов бабушки я узнал, что мать приехала как раз в те дни, когда ее братья настойчиво требовали у отца раздела имущества. Неожиданное возвращение матери еще более обострило и усилило их желание выделиться.
Они боялись, что моя мать потребует приданого, назначенного ей, но удержанного дедом, потому что она вышла замуж «самокруткой», против его воли. Дядья считали, что это приданое должно быть поделено между ними. Они тоже давно и жестоко спорили друг с другом о том, кому открыть мастерскую в городе, кому — за Окой, в слободе Кунавине.
Уже вскоре после приезда, в кухне, во время обеда, вспыхнула ссора: дядья внезапно вскочили на ноги и, перегибаясь через стол, стали выть и рычать на дедушку, жалобно скаля зубы и встряхиваясь, как собаки, а дед, стуча ложкой по столу, покраснел весь и звонко — петухом — закричал:
Болезненно искривив лицо, бабушка говорила:
— Отдай им все, отец, — спокойней тебе будет, отдай!
— Цыц, потатчица! — кричал дед, сверкая глазами, и было странно, что, маленький такой, он может кричать столь оглушительно.
Мать встала из-за стола и, не торопясь отойдя к окну, повернулась ко всем спиною.
Вдруг дядя Михаил ударил брата наотмашь по лицу; тот взвыл, сцепился с ним, и оба покатились по полу, хрипя, охая, ругаясь.
Заплакали дети; отчаянно закричала беременная
Источник: litvek.com
ЛитЛайф
— Ась? — встрепенётся она. — А я будто задремала да сон вижу.
— А о чём плачешь?
— Это, милый, от радости да от старости,- говорит она, улыбаясь. — Я ведь уж старая, за шестой десяток лета-вёсны мои перекинулись-пошли.
И, понюхав табаку, начинает рассказывать мне какие-то диковинные истории о добрых разбойниках, о святых людях, о всяком зверье и нечистой силе.
Сказки она сказывает тихо, таинственно, наклонясь к моему лицу, заглядывая в глаза мне расширенными зрачками, точно вливая в сердце моё силу, приподнимающую меня. Говорит, точно поёт, и чем дальше, тем складней звучат слова. Слушать её невыразимо приятно. Я слушаю и прошу:
— А ещё вот как было: сидит в подпечке старичок-домовой, занозил он себе лапу лапшой, качается, хныкает: «Ой, мышеньки, больно, ой, мышата, не стерплю!»
Подняв ногу, она хватается за неё руками, качает её на весу и смешно морщит лицо, словно ей самой больно.
Вокруг стоят матросы — бородатые, ласковые мужики,- слушают, смеются, хвалят её и тоже просят:
— А ну, бабушка, расскажи ещё чего!
— Айда ужинать с нами!
За ужином они угощают её водкой, меня — арбузами, дыней; это делается скрытно: на пароходе едет человек, который запрещает есть фрукты, отнимает их и выбрасывает в реку. Он одет похоже на будочника — с медными пуговицами — и всегда пьяный; люди прячутся от него.
Мать редко выходит на палубу и держится в стороне от нас. Она всё молчит, мать. Её большое, стройное тело, тёмное, железное лицо, тяжёлая корона заплетённых в косы светлых волос — вся она, мощная и твёрдая, вспоминается мне как бы сквозь туман или прозрачное облако; из него отдалённо и неприветливо смотрят прямые серые глаза, такие же большие, как у бабушки.
Однажды она строго сказала:
— Смеются люди над вами, мамаша!
— А господь с ними! — беззаботно ответила бабушка. — А пускай смеются, на доброе им здоровье!
Помню детскую радость бабушки при виде Нижнего. Дёргая за руку, она толкала меня к борту и кричала:
— Гляди, гляди, как хорошо! Вот он, батюшка Нижний-то! Вот он какой, богов! Церкви-те, гляди-ка ты, летят будто!
И просила мать, чуть не плача:
— Варюша, погляди, чай, а? Поди, забыла ведь! Порадуйся!
Мать хмуро улыбалась.
Когда пароход остановился против красивого города, среди реки, тесно загромождённой судами, ощетинившейся сотнями острых мачт, к борту его подплыла большая лодка со множеством людей, подцепилась багром к спущенному трапу, и один за другим люди из лодки стали подниматься на палубу. Впереди всех быстро шёл небольшой сухонький старичок, в чёрном длинном одеянии, с рыжей, как золото, бородкой, с птичьим носом и зелёными глазками.
— Папаша! — густо и громко крикнула мать и опрокинулась на него, а он, хватая её за голову, быстро гладя щёки её маленькими, красными руками, кричал, взвизгивая:
— Что-о, дура? Ага-а! То-то вот. Эх вы-и.
Бабушка обнимала и целовала как-то сразу всех, вертясь, как винт; она толкала меня к людям и говорила торопливо:
— Ну, скорее! Это — дядя Михайло, это — Яков. Тётка Наталья, это братья, оба Саши, сестра Катерина, это всё наше племя, вот сколько!
Дедушка сказал ей:
— Здорова ли, мать?
Они троекратно поцеловались.
Дед выдернул меня из тесной кучи людей и спросил, держа за голову:
— Ты чей таков будешь?
— Астраханский, из каюты.
— Чего он говорит? — обратился дед к матери и, не дождавшись ответа, отодвинул меня, сказав:
— Скулы-те отцовы. Слезайте в лодку!
Съехали на берег и толпой пошли в гору, по съезду, мощённому крупным булыжником, между двух высоких откосов, покрытых жухлой, примятой травой.
Закрыть Как отключить рекламу?
Дед с матерью шли впереди всех. Он был ростом под руку ей, шагал мелко и быстро, а она, глядя на него сверху вниз, точно по воздуху плыла. За ними молча двигались дядья: чёрный гладковолосый Михаил, сухой, как дед, светлый и кудрявый Яков, какие-то толстые женщины в ярких платьях и человек шесть детей, все старше меня и все тихие. Я шёл с бабушкой и маленькой тёткой Натальей. Бледная, голубоглазая, с огромным животом, она часто останавливалась и, задыхаясь, шептала:
— На што они тревожили тебя? — сердито ворчала бабушка. — Эко неумное племя!
И взрослые и дети — все не понравились мне, я чувствовал себя чужим среди них, даже и бабушка как-то померкла, отдалилась.
Особенно же не понравился мне дед; я сразу почуял в нём врага, и у меня явилось особенное внимание к нему, опасливое любопытство.
Дошли до конца съезда. На самом верху его, прислоняясь к правому откосу и начиная собой улицу, стоял приземистый одноэтажный дом, окрашенный грязнорозовой краской, с нахлобученной низкой крышей и выпученными окнами. С улицы он показался мне большим, но внутри его, в маленьких, полутёмных комнатах, было тесно; везде, как на пароходе перед пристанью, суетились сердитые люди, стаей вороватых воробьёв метались ребятишки, и всюду стоял едкий, незнакомый запах.
Я очутился на дворе. Двор был тоже неприятный: весь завешан огромными мокрыми тряпками, заставлен чанами с густой разноцветной водою. В ней тоже мокли тряпицы. В углу, в низенькой полуразрушенной пристройке, жарко горели дрова в печи, что-то кипело, булькало, и невидимый человек громко говорил странные слова:
— Сандал — фуксин — купорос.
Началась и потекла со страшной быстротой густая, пестрая, невыразимо странная жизнь. Она вспоминается мне, как суровая сказка, хорошо рассказанная добрым, но мучительно правдивым гением. Теперь, оживляя прошлое, я сам порою с трудом верю, что все было именно так, как было, и многое хочется оспорить, отвергнуть, — слишком обильна жестокостью темная жизнь «неумного племени».
Но правда выше жалости, и ведь не про себя я рассказываю, а про тот тесный, душный круг жутких впечатлений, в котором жил — да и по сей день живёт — простой русский человек.
Дом деда был наполнен горячим туманом взаимной вражды всех со всеми; она отравляла взрослых, и даже дети принимали в ней живое участие. Впоследствии из рассказов бабушки я узнал, что мать приехала как раз в те дни, когда ее братья настойчиво требовали у отца раздела имущества. Неожиданное возвращение матери еще более обострило и усилило их желание выделиться.
Они боялись, что моя мать потребует приданого, назначенного ей, но удержанного дедом, потому что она вышла замуж «самокруткой», против его воли. Дядья считали, что это приданое должно быть поделено между ними. Они тоже давно и жестоко спорили друг с другом о том, кому открыть мастерскую в городе, кому — за Окой, в слободе Кунавине.
Источник: litlife.club
Сочинение: Образ деда Каширина в повести «Детство» (М. Горький)
Это известное произведение написано в 1913 году, повествует нам о непростой жизни обыкновенных людей. Один из главных героев дедушка Алеши Василий Васильевич Каширин был очень сложным и своенравным человеком. Его характер был настолько тяжелый, что даже один его суровый взгляд мог сразу дать понять, насколько тягостна жизнь с этим человеком в одном доме. Но никто не догадывался, что эта грубость и неприязнь к внешнему миру идет истоком из тяжелого прошлого.
На первый взгляд дедушка был небольшого роста и суховат. Когда Алексей его увидел, то сразу невзлюбил его. И его первые чувства были не напрасны. Дед со всей жестокостью и яростью наказывал бедного мальчика даже за небольшие провинности. Сам по себе Василий Васильевич не мог ни с кем наладить хорошие отношения кроме бабушки.
Пройдя столько взлетов и падений, она оставалась рядом с ним и продолжала его любить и греть своей женской теплотой. Но как окажется дед не ценил это. Со своей дочерью у деда отношения не сложились. Он на протяжении долгого времени не давал разрешение на брак и на приданное дочери. Всё это напряжение перерастало в бурные ссоры, которые иногда даже доходили до драк.
В этой повести описан момент, когда один из сыновей во время ссоры накинувшись на деда чуть не убил своего отца.
Несмотря на постоянную грубость и жесткость дед Василий иногда сам проявлял милосердие. После того как он сильно выпорол внука Алёшу, он пришел проверить его здоровье и помириться. Во время этого общения он был добр и рассказывал Алеше интересные истории про свое непростое детство и последующую жизнь. Этот эпизод показал, что в глубине души деда живет добрый и открытый человек, но после всех жизненных испытаний ему легче быть грубым и злым по отношению к окружающим.
С возрастом дед становился все грубее и даже отказывался делиться едой с бабушкой. Ей приходилось зарабатывать деньги, а так же вести быт по отдельности.
Вариант 2
В произведении Горького о нелегкой судьбе основным персонажем является дед. Автор откровенно рассказывает о тяжких обидах, коих повстречал немало в его доме.
Читатель знакомится с картиной будней поволжских купцов. Эмоциональный окрас изложенного крайне напряженный, так как писатель демонстрирует злобу, грубость и бессердечие, поглотившие всех членов семьи. Любопытно, что данная повесть бедна положительными героями. Теплые тона автор допускает лишь изредка, когда вспоминает мать, бабушку и доброго рабочего Цыганка.
Знакомство с дедом рождает двойственные чувства. Несомненно, он умен, хитер и умело управляет делом. При этом нет предела его озлобленности и сумасбродству. В сущности, дед – обыкновенный купец, стремящийся к наживе и падкий на деньги.
В различных ситуациях в характере старика обнаруживаются новые черты. В процессе обучения внука азбуке он представляется требовательным, но задорным и веселым учителем. Однако произведение изобилует эпизодами превращения человека в монстра, мучающего близких людей. Его необузданный нрав пугает даже взрослых детей.
Характер деда всесторонне открывается в описании трагедии, случившейся с Цыганком. Становится понятно, что у сурового и эгоистичного деспота тоже имеются душевные переживания. Странно, что гибель рабочего из мастерской породила у деда более сильные эмоции, чем все горести, выпавшие на долю родной семьи. Без боли в душе он посылает работать в люди осиротевшего внука, лишь бы не израсходовать лишнюю копейку.
В истории жизни деда отражена судьба целого поколения. Однажды, выпоров Алексея, старик раскаивается и делится сокровенным. Оказывается, его самого жестоко обижали в детстве. Вовсе не природа отняла у него милосердие и наделила злобой. Суровые внешние обстоятельства закалили его характер, внушив, что жестокостью можно завоевать авторитет и добиться послушания.
Дед рассказывает внуку о выпавшей ему несчастливой доле. До открытия мастерской ему довелось тяжело работать бурлаком, перетаскивая нечеловеческие тяжести и терпя унижения. Страх перед нуждой приучил его постоянно экономить копейки. В борьбе за выживание он ожесточился и оскотинился.
На примере собственного деда писатель показывает, какой страшный урон недюжинному характеру приносит отсутствие внутреннего стержня, помогающего сопротивляться невзгодам.
Несомненно, дед Каширин среди множества героев повести является самым неоднозначным персонажем.
Сказки и розги
«Сказки маленький Алёша слушал каждый вечер, — продолжает Тамара Шухарева. — Спал он в комнате бабушки на сундуке, а напротив его постели была печка с изразцами. Они прекрасно сохранились. Сюжеты картинок на каждом разные. Они, можно сказать, и были первыми иллюстрациями к сказкам для будущего писателя».
В доме Кашириных в некоторые рамы были вставлены цветные стёкла — это было показателем благосостояния. Стёкла сохранились. Алёше эти цветные блики тоже казались сказочными.
Но рядом в кухне стояла скамья и розги в большой лохани… Пока был жив отец, Алёшу никто пальцем не трогал. Но, попав в дом деда, мальчик столкнулся с другим миром — почти сразу пришлось отведать розг. Ребёнок, поняв, что его собираются пороть, вёл себя не безропотно, как остальные дети в семье. Он дёрнул деда за бороду и укусил его за палец.
Но нельзя забывать и то, что именно дед был первым учителем будущего писателя. Он научил его грамоте, заметил, что у внука хорошая память и есть способности к учению. В хорошем настроении Каширин даже обещал Алёше подарить свою шубу на енотовом меху.
Сочинение про Деда Каширина
Повесть М. Горького «Детство» автобиографична. Писатель рассказывает о трудном детстве мальчика, Алеши Пешкова, который рано остался без отца. Мать уехала, оставив ребенка в доме своих родителей. Главными людьми в жизни Алеши стали два человека, каждый из которых по-своему влиял на ребенка. Это бабушка Акулина Ивановна и дедушка Василий Васильевич Каширин.
Образ деда в повести далеко не так однозначен, как может показаться на первый взгляд. Уже при первом знакомстве Алеше не нравится этот «небольшой сухонький старичок, в черном длинном одеянии, с рыжей, как золото, бородкой, с птичьим носом и зелеными глазками». Первое впечатление было не обманчиво. Все в доме дедушки, в том числе и дети, враждовали между собой. Там царила атмосфера зависти и злобы, в центре которой стоял дед.
Так же, как и Алеше Пешкову, дикой и нестерпимо жестокой кажется сцена порки детей, которая проходила в доме дедушки еженедельно. Не смог избежать наказания и сам Алеша, хотя дед относился к нему лучше, чем к остальным внукам. После избиения старый Каширин часто сидел у Алешиной постели, рассказывал ему истории из своей молодости, когда он был бурлаком на Волге. Значит, не совсем каменным было сердце деда, где-то в глубине души он чувствовал свою вину перед внуком.
Пытаясь доказать свою силу, Каширин бьет свою жену. Однако видно, что на самом деле она гораздо его сильнее. Думаю, что это дед прекрасно понимает, не случайно после пожара он говорит о ней восхищенно. Сам же дедушка в трудную минуту испугался, растерялся. Это характеризует его как человека трусливого, храброго лишь на словах.
Отдельной нотой проходит в произведении отношение деда к богу. Алеша разделял дедушкиного и бабушкиного богов, причем дедушкин бог был очень похож на самого Каширина, вызывал страх, никого не любил, ничего не прощал и всех только наказывал.
С возрастом характер дедушки становится все больше невыносимым. Он одержим жадностью настолько, что жалеет куска хлеба для маленького больного внука. Ослепшего мастера Григория, который много лет проработал вместе с Кашириным, дед выгоняет из дома. После смерти дочери Варвары отправляет в люди и Алешу. Как результат всей своей жизни, в конце Каширин сам оказывается на улице, прося подаяние.
Образ дедушки, нарисованный М. Горьким, заставляет задуматься над тем, что заставляет человека издеваться над близкими людьми. Может быть, это особенности русского характера, уклада жизни, результат перенесенных лишений. Так или иначе, судьба распоряжается по-своему, дед из маленького царька превращается в одинокого нищего.
Сохранился чудом
«Поток желающих посмотреть на дом, где рос великий писатель, огромный, — говорит Тамара Шухарева, заведующая музеем детства А.М. Горького «Домик Каширина»
. — У нас постоянно гости — и дети, и взрослые. Приходят семьями, классами, вузовскими группами. Среди гостей много иностранцев: за границей Горький — один из известнейших российских писателей. В какой-то момент было настоящее паломничество китайских студентов. Видимо, сначала пришла одна группа, а потом эти ребята рассказали соотечественникам об этом музее».
История небольшой усадьбы на Почтовом съезде уникальна. Прежде чем обрести статус музея, она дважды находилась под угрозой сноса: в начале XX века (но градостроительным планам помешали Первая мировая и революция), потом в 1930-е годы — тогда на его защиту встала нижегородская интеллигенция.
Основателем и первым директором Домика Каширина был Фёдор Павлович Хитровский
. Он знал Горького лично — они вместе работали в «Нижегородском листке». Музей для посетителей открыли 1 января 1938 года. Дом и обстановку восстанавливали с 1935 года. Хитровский просил лично Горького помочь воссоздать здесь всё, как было при Кашириных. В 1936 году Горький прислал собственноручно начерченный план дома.
Комната деда Василия Каширина. За кадром осталась знаменитая енотовая шуба. Фото: АиФ-Нижний Новгород/ Наталья Бурухина
История рода Кашириных
Семья Кашириных жила в небольшом поселке Форштадт, что в Оренбургской губернии. Глава семейства, Дмитрий Иванович Каширин, был атаманом местного полка казаков. Он также преподавал общие дисциплины в небольшой сельской школе. Это был крепкий и умный мужчина, пользовавшийся большим уважением как у своих подчиненных, так и у земляков. Учитывая это, неудивительно, что его избирали атаманом станицы 28 лет подряд.
Вместе со своей женой он воспитывал шестерых детей: четырех мальчиков и двух девочек. Старшим ребенком был Николай. Именно он брал на себя большую часть обязанностей отца, когда тот уходил по поручениям царя. Следует заметить, что все сыновья атамана изначально были приверженцами монархии, но впоследствии вместе с отцом перешли на сторону большевиков.
Но почему братья Каширины так поступили? Возможно, ответ найдется в их биографиях?
Предыстория
История жизни деда Каширина занимательна и поучительна одновременно. Однако начнём мы не с неё, а с того, каким образом Алёша Пешков оказался в приземистом, крашеном грязной охрой одноэтажном доме Кашириных. Мать его вышла замуж без благословения родителей. Потом родился Алёша. Жили они дружно и весело, пока отец не умер, а мать от горя едва не лишилась рассудка.
Тогда к ним приехала бабушка Акулина Ивановна, чтобы отвезти осиротевшее семейство в родовое гнездо — Нижний Новгород. Именно с этого момента как читателям, так и главному герою становится интересной история жизни деда Каширина.
Каширин Иван Дмитриевич
Иван Каширин родился в январе 1890 года. Как и старший брат, юноша пошел по стопам отца и стал военным. В целом Иван был сильно похож на Николая. Имея большой потенциал, он то и дело попадал в разного рода неприятности, связанные с невыполнением Неудивительно, что в 1912 году его исключают из армии, так как подобные бойцы сильно разлагают дисциплину.
Но стоило прозвучать первым выстрелам приближающейся войны, как бравого казака снова вернули в строй. Во время боевых действий он проявил себя с лучшей стороны, за что получил серебряную шашку прямо из рук главнокомандующего. В российской армии сумел дослужиться до подъесаула, но с приходом революции без доли сомнения перешел к анархистам. В отличие от брата, он не сразу примкнул к большевикам, так как был далек от их идеологии. Просто он не хотел выступать против своих братьев, да и служба царю ему была явно не по душе.
Возможно, именно из-за своей политической отстраненности Иван Каширин уступал в авторитете Николаю. Тем не менее талант военачальника в нем был, поэтому руководство посчитало верным удостоить его звания командира Особой казачьей кавалерийской бригады Туркестанской армии.
Каширин Петр Дмитриевич
Петр родился 20 апреля 1892 года. Он был казаком, как и остальные братья Каширины. Биография Петра Дмитриевича — это череда тяжелых испытаний, ведь большую часть войны он провел в плену: сначала у немцев, потом у белогвардейцев. Примечательным является то, что он сумел вырваться из вражеских рук, сохранив при себе личные вещи, документы и
В послевоенное время занимался по большей части политической, а не военной деятельностью. Последней занимаемой должностью был пост управляющего коммунальным банком в Оренбурге. Также следует знать о том, что именно с него началась трагическая последовательность событий, навсегда изменившая судьбу семейства Кашириных.
Каширин Николай Дмитриевич
Николай был старшим сыном — он родился в феврале 1888 года. Ему часто приходилось подменять отца, поэтому из мальчика он быстро превратился в настоящего мужчину. Так, в 14 лет старший Каширин уже работал учителем в местной школе, преподавая детям основы грамоты. В 18 лет пошел в российскую армию и вскоре попал в Оренбургские казачьи войска.
В 1912 году был изгнан из армии за то, что распространял среди солдат революционные идеи. Однако вскоре вспыхнула Первая мировая война, и его снова вернули в строй. Стоит отметить, что за время боевых действий он получил шесть орденов за проявленную храбрость и доблесть. В конечном счете его заслуги привели к тому, что высшее руководство повысило его до звания подъесаула.
Начало Октябрьской революции Николай Дмитриевич встретил с явным энтузиазмом. Он одним из первых вступил в ряды Красной Армии и создал в ней собственные казачьи отряды. Важным моментом является то, что большинство оренбургских казаков не признавали большевистской власти. Поэтому братья Каширины вынуждены были воевать против своих же товарищей, что само по себе было тяжелым моральным выбором.
Что касается Николая Дмитриевича, то он внес существенный вклад в победу над атаманом Александром Дутовым. Более того, после поражения вражеской армии он еще долго время преследовал неприятеля, покуда тот не скрылся на границе Тургайских степей. Подобная самоотверженность привела к тому, что в послевоенные годы его карьера стремительно пошла вверх, сменяя один воинский чин другим.
Источник: irenit-perm.ru