Ты оденешь меня в серебро,
И когда я умру,
Выйдет месяц – небесный Пьеро,
Встанет красный паяц на юру.
Мертвый месяц беспомощно нем,
Никому ничего не открыл.
Только спросит подругу – зачем
Я когда-то ее полюбил?
В этот яростный сон наяву
Опрокинусь я мертвым лицом.
И паяц испугает сову,
Загремев под горой бубенцом.
Знаю – сморщенный лик его стар
И бесстыден в земной наготе.
Но зловещий восходит угар –
К небесам, к высоте, к чистоте.
14 мая 1904
– «Ты оденешь меня…» – “ты” – это “подруга”, которая “одела его в серебро”, которую он когда-то “полюбил”.
– «…оденешь меня в серебро» – «серебро» – обычный атрибут лунного света у Блока.
– «…месяц – небесный Пьеро» – в период «Стихов о Прекрасной Даме» луна воспринималась Блоком как око, которым, через которое Лучезарная смотрит на него, следит за ним, напоминает ему о себе:
«…Взгляни наверх в последний раз,
Ты оденешь меня в серебро , Александр Блок,Русская Поэзия , читает Павел Беседин
Не хочет бог, чтоб ты угас,
Не встретив здесь Любви былой.
Как в первый, так в последний раз
Проникнешь ты в Ее чертог,
Постигнешь ты — так хочет бог —
Ее необычайный глаз.
10 июня 1901»
«Он входил простой и скудный,
Не дыша, молчал и гас.
Неотступный, изумрудный
На него смеялся глаз.
Или тайно изумленный
На него смотрел в тиши…
…Странен был, простой и скудный
Молчаливый нелюдим.
И внимательный, и чудный
Тайный глаз следил за ним.
Сентябрь 1902»
– «…красный паяц» – красный цвет у Блока противостоит лазури Лучезарной.
– «Встанет красный паяц на юру» –
«Юр» –
1. открытое, обычно возвышенное место, отовсюду видное, не защищённое от ветров. «Домишко был действительно жалкий. Он стоял на юру, окутанный промёрзлой соломой и не защищённый даже рощицей». М. Е. Салтыков-Щедрин, «Пошехонская старина»
2. бойкое, открытое место, где всегда собирается, толпится много народу. «Такое наше дело, говорит он, человек ты завсегда на народе, на самом на юру, — ну и должен со всяким вступать в разговор. Г. И. Успенский, «Старьёвщик».
Из словарей (https://ru.wiktionary.org/wiki/)
Из Примечаний к данному стихотворению в «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах» А.А. Блока:
«– «…сон наяву» – Ср. в стих. В. С. Соловьева «Вижу очи твои изумрудные . » (1892): «В эти сны наяву, беспробудные . «. Блок часто использовал этот образ (например, в письме Андрею Белому от 20 ноября 1905 г.)
[
«Вижу очи твои изумрудные,
Светлый облик встает предо мной.
В эти сны наяву, непробудные,
Унесло меня новой волной.
В. С. Соловьев»
Письма от 20 ноября 1905 я не нашёл – в «АНДРЕЙ БЕЛЫЙ и АЛЕКСАНДР БЛОК ПЕРЕПИСКА 1903-1919» такового нет. А «Полное собрание…» обрывается на 9-ом томе. Не до Блока нам опять…]
Но для Блока “сны наяву”, то есть состояния неотличимости сна от яви – это не метафоричность, а регулярная реальность, которая давным-давно предрекла ему его судьбу, возможно, описание его – в стихотворении «Ты свята, но я Тебе не верю»,
Александр Блок — Ты оденешь меня в серебро
«…И давно всё знаю наперед:
Будет день, и распахнутся двери,
Вереница белая пройдет.
Будут страшны, будут несказанны
Неземные маски лиц…
Буду я взывать к Тебе: «Осанна!»
Сумасшедший, распростертый ниц.
И тогда, поднявшись выше тлена,
Ты откроешь Лучезарный Лик.
И, свободный от земного плена,
Я пролью всю жизнь в последний крик.
29 октября 1902»
– «И паяц испугает сову / Загремев под горой…» – небесный Пьеро срывается с небес и пугает ночных птиц.
Из Примечаний к данному стихотворению в «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах» А.А. Блока:
«
– …Встанет красный паяц на юру. – В трактовке Андрея Белого, принятой Блоком, красный цвет противополагается белому как знаку мистических прозрений.
– …на юру… здесь: на холме.
«Мотив «опрокинутости», связанный с темой смерти, самоубийства, появляется уже в 1902 г.: «Тогда мой путь опрокинется, // И я возвращусь к Тебе» (см. стих. «Когда святого забвения . «; т. 1 наст. изд., а также коммент. к нему); «И, опрокинувшись, заглянет // Мой белый призрак им в лицо» («Сбежал с горы и замер в чаще . «, 1902; т. 1 наст. изд.) и др. Ср. также у Белого: «И спасенный друг чуть грустил, бледным лицом своим опрокидываясь в волны, и его спокойный профиль утопал среди белых цветов забвения» (Белый А. Северная симфония. М., 1904. С. 105.)»
Я термин “опрокинутость” читаю по-другому. Мне кажется, что это обозначение принудительного перехода героя в другую реальность. Переходы по собственной воли он совершал с помощью “двойников”:
«Для этого момента характерна необыкновенная острота, яркость и разнообразие переживаний…
…Переживающий все это – уже не один; он полон многих демонов (иначе называемых «двойниками»), из которых его злая творческая воля создает по произволу постоянно меняющиеся группы заговорщиков. В каждый момент он скрывает, при помощи таких заговоров, какую-нибудь часть души от себя самого. Благодаря этой сети обманов — тем более ловких, чем волшебнее окружающий лиловый сумрак, – он умеет сделать своим орудием каждого из демонов, связать контрактом каждого из двойников; все они рыщут в лиловых мирах и, покорные его воле, добывают ему лучшие драгоценности – все, чего он ни пожелает: один принесет тучку, другой – вздох моря, третий – аметист, четвертый – священного скарабея, крылатый глаз. »
Блок Александр Александрович. «О современном состоянии русского символизма».
«После большого (для того времени) промежутка накопления сил (1-23 апреля) на полях моей страны появился какой-то бледноликий призрак (двойники уже просятся на службу?), сын бездонной глубины… К ноябрю началось явное мое колдовство, ибо я вызвал двойников».
Блок. Дневники 18-ого года о событиях 901 года.
Всю весну 902-ого года он пробродит по “каменным дорогам” с двойниками – одним из двойников!
А “опрокинутость” – это не когда – он, а когда – его.
Упомянутое в Примечаниях стихотворение «Когда святого забвения…» написано в «Мае 1902» – это период его хождений по «каменным дорогам» – радостных блужданий по тропе миров, и оно о конкретном, любимом им перекрестке – мире камышовых заводей:
«Когда святого забвения
Кругом недвижная тишь, —
Ты смотришь в тихом томлении,
Речной раздвинув камыш.
Я эти травы зеленые
Люблю и в сонные дни.
Не в них ли мои потаенные,
Мои золотые огни?
Ты смотришь тихая, строгая,
В глаза прошедшей мечте.
Избрал иную дорогу я, —
Иду, — и песни не те…
Вот скоро вечер придвинется,
И ночь — навстречу судьбе:
Тогда мой путь опрокинется,
И я возвращусь к Тебе.
Май 1902»
(Кстати, и у Андрея Белого в Северной симфонии – о том же самом мире:
«…Справа и слева были синие, озерные пространства, подернутые белым туманом.
И среди этих пространств подымались сонные волны, и на сонных волнах качались белоснежные цветы забвения.
…Тянулись и стояли облачка. Адам с Евой шли по колено в воде вдоль отмели. На них раздувались ветхозаветные вретища.
Адам вел за руку тысячелетнюю морщинистую Еву. Ее волосы, белые, как смерть, падали на сухие плечи.
Шли в знакомые, утраченные страны. Озирались с восторгом и смеялись блаженным старческим смехом. Вспоминали забытые места.
На отмелях ходили красные фламинго, и на горизонте еще можно было различить его далекий силуэт.
…По колено в воде шла новоприобщенная святая.
Она шла вдоль отмелей, по колено в воде, туда. в неизведанную озерную ширь.
Из озерной глубины, где-то сбоку, вытягивалось застывшее от грусти лицо друга и смотрело на нее удивленными очами.
Это была голова рыцаря, утонувшего в бездне безвременья. Но еще час встречи не наступил.
И спасенный друг чуть грустил, бледным лицом своим опрокидываясь в волны, и его спокойный профиль утопал среди белых цветов забвения.
…В этой стране были блаженные, камышовые заросли; их разрезывали каналы, изумрудно-зеркальные. »
Напомню, что право первородства на этот мир, где ждут, когда придет их время, меж Блоком и Белым неустановимо.)
И вот он тихо проводил время:
«Я эти травы зеленые
Люблю и в сонные дни.
Не в них ли мои потаенные,
Мои золотые огни?»
А его, едва ли не за шкирку:
«Тогда мой путь опрокинется,
И я возвращусь к Тебе».
Второе стихотворение, упомянутое в Примечаниях – «Сбежал с горы и замер в чаще», будет написано всего через пару месяцев – 21 июля 1902. Но оно уже из другой эпохи. Эпохи расплаты за предыдущее уютное времяпрепровождения на тропе миров, – теперь это время бесконечных летних кошмаров:
«Сбежал с горы и замер в чаще.
Кругом мелькают фонари…
Как бьется сердце — злей и чаще!
Меня проищут до зари.
Огонь болотный им неведом.
Мои глаза — глаза совы.
Пускай бегут за мною следом
Среди запутанной травы.
Мое болото их затянет,
Сомкнется мутное кольцо,
И, опрокинувшись, заглянет
Мой белый призрак им в лицо.
21 июля 1902»
Но «опрокидывание» и здесь – ссылка на другой мир. Весной – это был мир служения, противостоящий всем соблазнам вольных гуляний, теперь, летом – мир нечисти, откуда на живых взглянет «мой белый призрак».
Возвращаясь к исходному…
В одном из самых оскандалившихся стихотворений раннего Брюсова прозвучали строки:
«Всходит месяц обнаженный
При лазоревой луне…»
В исходном стихотворении схожая картина. Лирический герой в своём сне наяву видит противостояние «тебя», одевшей его, умершего, в серебро, с только что по результату народившимся “небесным Пьеро”. Бросающим “тебе” обвинения: «Зачем. »
“Опрокинувшись” в этот сон поэт… тот поэт, который уже умер, то есть тот который живому поэту – снится… Ох, уж мне эти сны наяву! как тут разобраться, кто кому снится?! – поэт видит, как “Пьеро” на небе не удерживается, и под горою распадается, испаряется, истлевает, и только
…зловещий восходит угар –
К небесам, к высоте, к чистоте.
угар восходит к небесам, к сияющей луне, к небесным чертогам, к Тебе.
Источник: proza.ru
Александр Блок
Независимо от всех этих трагических внутренних переживаний Блок во все периоды своего творчества оставался истинным поэтом и подлинным художником. Сменялись настроения, душа то полна была «детской веры», то казалась «опустошенной», но художественное чувство торжествовало надо всем.
Как для своих юношеских мистических чаяний, так и для стихов о страсти и о гибели; как для изображения «Прекрасной Дамы», а потом «Незнакомки» и «Снежной маски», так и для объективных картин ночной жизни Петербурга или красоты итальянских городов, – Блок равно умел находить нужные ритмы и верные слова. И вместе с тем при всем разнообразии настроений, воплощенных в его стихах, Блок умел сохранить везде свой единый, особый стиль, который выделяет его из ряда других поэтов, делает из него «maitre’a», основателя отдельной, «блоковской» школы, ныне уже не малочисленной.
По технике стиха, по приемам творчества Блок – ученик Фета и Вл. Соловьева; если позднее Блок и подвергался влиянию других поэтов (в том числе Пушкина), то оно уже не могло изменить сложившийся характер его стиха. Но, отправляясь от техники Фета, Блок уже в своих ранних стихах претворял ее в нечто свое, самостоятельное, и до последнего времени продолжает развивать и совершенствовать свой стих. При этом творчество Блока всегда остается чисто лирическим; он всегда выбирает выражения и эпитеты не по объективным признакам предметов и явлений, но согласно с своим субъективным отношением к ним. В стихах Блока автор никогда не исчезает за своими образами, личность поэта всегда перед читателем.
Благодаря этому не только юношеские стихотворения Блока, но и его позднейшие создания требуют от читателя большого напряжения внимания. Должно досказывать недоговоренное, восстанавливать связь между образами, явную для поэта, но не всегда выраженную, а главное, каждое отдельное стихотворение – принимать как одну главу из длинного ряда других, дополняющих и объясняющих ее. Так, например, только тому, кто сжился с поэзией Блока в ее целом, становится вполне понятно такое его стихотворение:
Ты оденешь меня в серебро.
И, когда я умру,
Выйдет месяц, небесный Пьеро,
Встанет красный паяц на юру.
Мертвый месяц беспомощно нем…
Никому ничего не открыл.
Только спросит подругу – зачем
Я когда-то ее полюбил.
В этот яростный сон наяву
Опрокинусь я мертвым лицом.
И паяц испугает сову,
Загремев под горой бубенцом…
Знаю, сморщенный лик его стар
И бесстыден в земной наготе.
Но зловещий исходит угар –
К небесам – к высоте – к чистоте.
С этим же связана наклонность Блока не называть в стихах действующих лиц; он охотно ставит одни глаголы: «поднимались из тьмы погребов», «выходили», «смеялись», предоставляя читателю угадать, кто поднимался, кто выходил, кто смеялся.
Почти всегда стих Блока музыкален. Он умеет находить напевность в самом сочетании звуков (напр.: «По вечерам над ресторанами») и даже несколько чуждается полной точности размера. У Блока, например, не редкость – лишняя стопа в отдельном стихе. Никто по-русски так удачно не писал сочетаниями двух и трехсложных стоп, как Блок (стих, обычный в «Книге песен» Гейне).
Чаще, чем другие новые поэты, Блок отказывается от однообразных четверостиший и дает свои произвольные, нестрофические сочетания стихов, чередуя строки длинные и короткие, умея безошибочно находить соответствующий метр для выражения того или иного чувства. Вместе с тем есть в стихе Блока невыразимое своеобразие, дающее этому стиху самостоятельное место в русской литературе.
Столь же свободно относится Блок к рифме. Часто он сознательно заменяет ее аллитерацией (гибели – вывели, прорубью – поступью) или «созвучием неравносложных окончаний» (изламывающий – падающий, оснеженный – безнадежный).
Нередко Блок рифмует слова, которые, строго говоря, не могут считаться рифмами (смерть – смерч, свергни – черни, веер – север, пепел – светел, кроясь – прорезь). Большое чутье к музыке слов и тонкий вкус поэта позволяют Блоку выходить победителем из этих опасных опытов. Притом ничего показного, ничего рассчитанного на эффект нет в этих вольностях Блока. Он любит и умеет скрывать свою смелость, так что она становится видна только внимательному наблюдателю.
Источник: www.livelib.ru
МОЙ БЛОК
Это и мой любимый поэт.
Растревожил стих, разволновал, разбудил воспоминания…
Спросила автора, когда ОНА впервые прочитала его стихи.
Как трогательно ответила поэтесса: «Я уже не помню времени, когда я не знала о Блоке».
Когда же впервые встретилась с ЕГО именем я? Кто помогал мне познавать его поэзию так, чтобы – «Блок», всегда откликалось радостью.
Это было очень, очень давно. Вспоминаю… Рига. Седьмой или восьмой класс.
К нам в школу пришла новая учительница по литературе – Нина Александровна Басова. Внешне она отличалась от других какой-то необычной одеждой. Казалось, что всё на ней на два-три размера больше необходимого. Короткая стрижка и огромные очки в тёмной оправе. Голос тихий, грудной.
Она стала – «Нинушкой».
Это была и кличка, и наше отношение к ней. Почему-то мы её чуточку жалели. Никогда не повышала голоса. Если в классе подымалась маленькая «буза», она подходила к окну и начинала читать стихи.
Всё стихало. Галя Кузина, наша отличница и абсолютный авторитет, всегда спрашивала, чьи это стихи. Нина Александровна отвечала, но для большинства из нас эти имена, ни о чём не говорили.
Литература становится любимым предметом, всем классом записываемся в её кружок. Сколько было открытий. Проводились «литературные вечера», постановки спектаклей…
Немножко отвлекусь, но это, просто, ещё один штрих к портрету учительницы. На каком-то конкурсе её постановка в нашем кружке – «Мёртвых душ», заняла призовое место. Я играла Ноздрева. Канцелярским клеем наклеили рыжие бакенбарды, открытая рубашка — апаш выдавала буйную растительность на груди.
Снять эти «прелести» после спектакля не удалось, нужно было хорошо потрудиться в ванне. «Нинушка» укутала меня в свой платок и повела домой. По дороге я жаловалась: «Чувствую себя, как сорокалетняя старуха». – «Диночка, запомните эти слова и обязательно вспомните в свои сорок». Она громко рассмеялась. Я поняла, что нашей «старухе» уже сорок.
А фразу запомнила, и озвучивала её к каждой меняющейся дате.
Как-то наша «старуха» заболела.
Собрав кое-какую сумму, купили парочку пирожных, и пошли её навещать. Дверь открыла, видимо, мама: – «Нинушка, к тебе пришли». — Мы переглянулись. Как мы угадали с кличкой. Это было её домашнее имя.
Через пару минут нас всех усадила за стол. Поставили блюдо с аппетитными оладьями и вазочками с разными домашними заготовками. Помню странное варение из крыжовника с орехом внутри. Хозяйка улыбнулась.
— Этот рецепт мама нашла в книге об усадьбе Блока в Риге — «Блока муйжиня». Жил ли там Блок или нет, достоверная информация отсутствует, но усадьба сохранилась. – Мы как-нибудь туда сходим. — Хотите, я почитаю вам стихи Блока? – Его нет в программе, но это мой любимый поэт.
Очень тихо, почти шепотом Нина Александровна стала читать стихи.
Ты оденешь меня в серебро.
И когда я умру, выйдет месяц — небесный Пьеро.
Встанет красный паяц на юру……..