Ольга при этом имени вдруг опустила руки с вышиваньем на колени, откинула голову назад и глубоко задумалась. Восклицание вызвало воспоминание.
— Что с ним? — спросила она потом. — Ужели нельзя узнать?
Андрей пожал плечами.
— Подумаешь, — сказал он, — что мы живем в то время, когда не было почт, когда люди, разъехавшись в разные стороны, считали друг друга погибшими и в самом деле пропадали без вести.
— Ты бы написал опять к кому-нибудь из своих приятелей: узнали бы, по крайней мере…
— Ничего не узнали бы, кроме того, что мы уже знаем: жив, здоров, на той же квартире — это я и без приятелей знаю. А что с ним, как он переносит свою жизнь, умер ли он нравственно или еще тлеет искра жизни — этого посторонний не узнает…
— Ах, не говори так, Андрей: мне страшно и больно слушать! Мне и хотелось бы, и боюсь знать…
Она готова была заплакать.
— Весной будем в Петербурге — узнаем сами.
— Этого мало, что узнаем, надо сделать все…
— А я разве не делал? Мало ли я его уговаривал, хлопотал за него, устроил его дела — а он хоть бы откликнулся на это! При свидании готов на все, а чуть с глаз долой — прощай: опять заснул. Возишься, как с пьяницей!
Методика работы с романом «Обломов» И.А. Гончарова на уроках литературы в старших классах. Часть 1
— Зачем с глаз долой? — нетерпеливо возразила Ольга. — С ним надо действовать решительно: взять его с собой в карету и увезти. Теперь же мы переселяемся в имение, он будет близко от нас… мы возьмем его с собой.
— Вот далась нам с тобой забота! — рассуждал Андрей, ходя взад и вперед по комнате. — И конца ей нет!
— Ты тяготишься ею? — сказала Ольга. — Это новость! Я в первый раз слышу твой ропот на эту заботу.
— Я не ропщу, — отвечал Андрей, — а рассуждаю.
— А откуда взялось это рассуждение? Ты сознался себе самому, что это скучно, беспокойно — да?
Она поглядела на него пытливо. Он покачал отрицательно головой:
Закрыть Как отключить рекламу?
— Нет, не беспокойно, а бесполезно: это я иногда думаю.
— Не говори, не говори! — остановила его она. — Я опять, как на той неделе, буду целый день думать об этом и тосковать. Если в тебе погасла дружба к нему, так из любви к человеку ты должен нести эту заботу. Если ты устанешь, я одна пойду и не выйду без него: он тронется моими просьбами, я чувствую, что я заплачу горько, если увижу его убитого, мертвого! Может быть, слезы…
— Воскресят, ты думаешь? — перебил Андрей.
— Нет, не воскресят к деятельности, по крайней мере заставят его оглянуться вокруг себя и переменить свою жизнь на что-нибудь лучшее. Он будет не в грязи, а близ равных себе, с нами. Я только появилась тогда — и он в одну минуту очнулся и застыдился…
— Уж не любишь ли ты его по-прежнему? — спросил Андрей шутя.
— Нет! — не шутя, задумчиво, как бы глядя в прошедшее, говорила Ольга. — Я люблю его не по-прежнему, но есть что-то, что я люблю в нем, чему я, кажется, осталась верна и не изменюсь, как иные…
— Кто же иные? Скажи, ядовитая змея, уязви, ужаль: я, что ли? Ошибаешься. А если хочешь знать правду, так я и тебя научил любить его и чуть не довел до добра. Без меня ты бы прошла мимо его, не заметив.
Поменялись комнатами с Катей и Максом
Я дал тебе понять, что в нем есть и ума не меньше других, только зарыт, задавлен он всякою дрянью и заснул в праздности. Хочешь, я скажу тебе, отчего он тебе дорог, за что ты еще любишь его?
Она кивнула в знак согласия головой.
— За то, что в нем дороже всякого ума: честное, верное сердце! Это его природное золото, он невредимо пронес его сквозь жизнь. Он падал от толчков, охлаждался, заснул, наконец, убитый, разочарованный, потеряв силу жить, но не потерял честности и верности. Ни одной фальшивой ноты не издало его сердце, не пристало к нему грязи.
Не обольстит его никакая нарядная ложь, и ничто не совлечет на фальшивый путь, пусть волнуется около него целый океан дряни, зла, пусть весь мир отравится ядом и пойдет навыворот — никогда Обломов не поклонится идолу лжи, в душе его всегда будет чисто, светло, честно… Это хрустальная, прозрачная душа, таких людей мало, они редки, это перлы в толпе! Его сердца не подкупишь ничем, на него всюду и везде можно положиться.
Вот чему ты осталась верна и почему забота о нем никогда не будет тяжела мне. Многих людей я знал с высокими качествами, но никогда не встречал сердца чище, светлее и проще, многих любил я, но никого так прочно и горячо, как Обломова. Узнав раз, его разлюбить нельзя. Так это? Угадал?
Ольга молчала, потупя глаза на работу. Андрей задумался.
— Ужель не все тут? Что же еще? Ах. — очнувшись, весело прибавил потом. — Совсем забыл «голубиную нежность»…
Ольга засмеялась, проворно оставила свое шитье, подбежала к Андрею, обвила его шею руками, несколько минут поглядела лучистыми глазами прямо ему в глаза, потом задумалась, положив голову на плечо мужа. В ее воспоминании воскресло кроткое, задумчивое лицо Обломова, его нежный взгляд, покорность, потом его жалкая стыдливая улыбка, которою он при разлуке ответил на ее упрек… и ей стало так больно, так жаль его…
— Ты его не оставишь, не бросишь? — говорила она, не отнимая рук от шеи мужа.
— Никогда! Разве бездна какая-нибудь откроется неожиданно между нами, стена встанет…
Она поцеловала мужа.
— В Петербурге ты возьмешь меня к нему?
Он нерешительно молчал.
— Да? да? — настойчиво требовала она ответа.
— Послушай, Ольга, — сказал он, стараясь освободить шею от кольца ее рук, — прежде надо…
— Нет, скажи: да, обещай, я не отстану!
— Пожалуй, — отвечал он, — но только не в первый, а во второй раз: я знаю, что с тобой будет, если он…
— Не говори, не говори. — перебила она. — Да, ты возьмешь меня: вдвоем мы сделаем все. Один ты не сумеешь, не захочешь!
— Пусть так, но ты расстроишься и, может быть, надолго, — сказал он, не совсем довольный, что Ольга вынудила у него согласие.
— Помни же, — заключила она, садясь на свое место, — что ты отступишься только тогда, когда «откроется бездна или встанет стена между ним и тобой». Я не забуду этих слов.
Источник: litlife.club
В глубь души, на край света: Иван Гончаров и его трилогия
Но если «великое пятикнижие» Достоевского и три вершинных романа Толстого были далеко впереди, а из полудюжины больших произведений Тургенева вышел в свет один «Рудин», то из заветной трилогии Гончарова уже напечатали к тому времени «Обыкновенную историю» и пространную девятую главу «Обломова». То есть когда младшие собратья еще только набирали каждый свою высоту, старший уже достиг впечатляющего потолка.
Родившийся в провинциальном Симбирске за неделю до вторжения полчищ Наполеона в Россию Иван Гончаров, в отличие от Лермонтова и Толстого, тех исторических событий в своем творчестве не затрагивал. Да и вообще не выходил за пределы домашнего, семейно-бытового уклада. Отражал, по его словам, «только то, что переживал, что мыслил, чувствовал, что любил, что близко видел и знал, — словом, писал и свою жизнь, и то, что к ней прирастало».
В двухэтажном каменном доме на Большой Саратовской улице (в центре Симбирска) семейство купца третьей гильдии Александра Гончарова жило вполне по-деревенски. «Большой двор, даже два двора, со многими постройками: людскими, конюшнями, хлевами, сараями, амбарами, птичником и баней. Свои лошади, коровы, даже козы и бараны, куры, утки — все это населяло оба двора. Словом, целое имение, деревня», — вспоминал на склоне лет писатель, который пасторальными приметами патриархального детства насытил собственную трилогию сполна.
Разница в возрасте у его родителей составляла целых три десятилетия. Дети — сначала два мальчика, а затем и две девочки — появились на свет в течение девяти лет. Через год после рождения младшей дочери, когда меньшему из сыновей Ване было всего семь, умер отец. Обширное хозяйство оставалось на матери, а воспитанием сирот занялся их крестный, отставной морской офицер-артиллерист, средней руки помещик Николай Трегубов, сперва снимавший у Гончаровых деревянный флигель, затем переселившийся в главный дом, ближе к подопечным.
Первоначальное образование Иван получил, занимаясь с крестным дома, а также в частном пансионе (в заволжском селе), где учили немецкому и французскому языкам и поощряли самостоятельное чтение. Когда пансионеру исполнилось десять лет, Трегубов повез его в Москву и отдал в Коммерческое училище на Остоженке, где уже учился старший брат.
Проведенные в данном заведении восемь лет добрых воспоминаний у Гончарова не оставили, хотя именно здесь он пристрастился к литературе, еще не предвидя в себе писателя и не подозревая, как та послужит его призванию. Бросив училище за два класса до выпуска, Иван сдал экзамены при поступлении на словесный факультет Московского университета, после чего на три года обрядился в форменный студенческий сюртук с малиновым воротником. Среди сорока его сокурсников был и Михаил Лермонтов, но тот задержался ненадолго, и лично познакомиться с ним будущий автор «Обломова» не успел. «Он казался мне апатичным, — напишет Гончаров много позже, — говорил мало и сидел всегда в ленивой позе, полулежа, опершись на локоть».
Событием всего университетского трехлетия стало посещение студенческой аудитории Пушкиным. Его привел товарищ министра народного просвещения, а вместе с тем товарищ нашего первого поэта по литературному кружку «Арзамас», автор триады «Православие, самодержавие, народность» Сергей Уваров. Лекцию, посвященную «Слову о полку Игореве», заканчивал при них профессор Иван Давыдов.
— Вот вам теория искусства, — сказал студентам Сергей Семенович и указал на преподавателя, — а вот и самое искусство, — прибавил Уваров, глядя на Александра Сергеевича.
Рядом стоял профессор Михаил Каченовский, чья лекция была следующей. Как строгий аналитик и скептик он вступил в спор о подлинности «Слова» и вызвал горячую защиту своей позиции со стороны Пушкина. «В позе, в жестах, сопровождавших его речь, была сдержанность светского, благовоспитанного человека. Лучше всего, по-моему, напоминает его гравюра Уткина с портрета Кипренского.
Во всех других копиях у него глаза сделаны слишком открытыми, почти выпуклыми, нос выдающимся — это неверно. У него было небольшое лицо и прекрасная, пропорциональная лицу, голова, с негустыми, кудрявыми волосами», — вспоминал Иван Александрович о встрече с гением, отметив, что студенты «тесной толпой, как стеной, окружили Пушкина, Уварова и обоих профессоров». Прежде Гончаров уже видел поэта — у обедни в церкви соседнего с университетом Никитского монастыря, — но только издали и глубоко погруженным в себя. А тут — в пяти шагах, в живом, острополемичном разговоре.
Окончив университет и дождавшись аттестата, будущий прозаик отправился «на главную арену деятельности, в Петербург». Чем практически заняться в столице, представлял смутно. Для начала устроился в 1835 году переводчиком в Департамент внешней торговли, а заодно — учителем латинского языка и русской словесности к старшим сыновьям академика живописи Николая Майкова Аполлону (известному впоследствии поэту) и Валериану (того в середине века прочили в преемники Белинскому). В их доме познакомился с Владимиром Бенедиктовым, Дмитрием Григоровичем, Иваном Панаевым.
Свои стихотворные и прозаические опыты «домашнего содержания» Гончаров предлагал в ту пору в рукописные журналы. Сочинял он много, но болезненно сомневался в достоинствах написанного и кипами испещренной литерами бумаги топил печки.
Валериан Майков как-то сказал, шутя, что если учитель умрет первым, то посвященный ему некролог начнется словами: «Гончаров поздно понял свое назначение». Первым (в 23 года) умер острослов-ученик, а некролог пришлось писать наставнику. Свой первый роман «Обыкновенная история» Иван Александрович начал и в самом деле поздновато, через десять лет после переезда в столицу, на тридцать четвертом году, когда взбаламученная прежде жизнь отстоялась.
Как и сам автор, его главный герой, мягкий, мечтательный юноша, приезжает из милого затишья в бойкий Петербург, где сталкивается с родным дядей — крупным чиновником и заводчиком, человеком жестким, практичным, нетерпимым к праздности и велеречивости, сумевшим на личном опыте убедиться в «необходимости труда, настоящего, не рутинного, а живого дела в борьбе с всероссийским застоем». В спорах дядюшки с племянником отразились сшибка молодости со зрелостью, ломка патриархальных правил и нравов, робкое предчувствие всеобщей деятельной новизны. Пережив эпоху юношеских волнений, герой вслед за дядей «достиг положительных благ, как большинство, занял в службе прочное положение и выгодно женился, словом, обделал свои дела». В этом и заключается, по Гончарову, «обыкновенная история»: «Блажен, кто смолоду был молод, / Блажен, кто вовремя созрел. »
Закончив первую часть романа, писатель рискнул прочитать ее Белинскому. Новичка с его прозой густого замеса строгий критик горячо поддержал (как годом раньше — Достоевского с романом «Бедные люди»). «Что другому стало бы на десять повестей, у него укладывается в одну рамку», — поощрительно высказался о дебютанте «неистовый Виссарион». А Лев Толстой указал и на прямую пользу от чтения «Обыкновенной истории»: «Вот где учишься жить. Видишь различные взгляды на жизнь, на любовь, с которыми можешь ни с одним не согласиться, но зато свой собственный становится умнее и яснее».
Начав работу над «Обломовым», Гончаров на несколько месяцев возвращался в родной Симбирск и здесь, на волжских откосах, параллельно вынашивал замысел романа «Обрыв». С набросками обоих произведений в октябре 1852-го отправился из Кронштадта в кругосветное плавание на военном паруснике секретарем при адмирале Евфимии Путятине. Экспедиция должна была скрытно подготовить почву для заключения русско-японского договора о торговле и границах. На два месяца фрегат застрял на капитальном ремонте в английском Портсмуте, затем спустился вдоль западного побережья Европы и Африки, обогнул мыс Доброй Надежды, пересек Индийский океан и через Зондский пролив вышел к берегам Китая, Японии, Кореи и России. Осуществилась детская мечта о морских переходах, внушенная когда-то крестным. Да и сам Трегубов был от этого в неописуемом восторге:
— Плавает! Иван мой плавает в восточных морях! Понимаете мою радость?
А гость старика, взглянув на присланный из дальних странствий портрет, глазам своим не поверил: путешественник помолодел лет на десять!
Почти за два года обошли около тридцати стран, перетерпели и шторма, и тропическую жару. Секретарь-писатель уберегся от холеры, которая унесла троих моряков, возможно — и от смерти. В Японском море Путятин получил известие о том, что Англия объявила России войну, а в китайских портах стояла британская эскадра. Парусник не мог ни успешно сразиться с винтовыми железными кораблями, ни уйти от них. В случае попытки неприятеля захватить в плен российское судно адмирал предполагал сцепиться с вражеским кораблем вплотную и вместе взорваться.
Гончаров по службе вел судовой журнал, а для книги путевых очерков записывал наблюдения и мысли об увиденном, стараясь главным образом передать «дыхание жизни». Книга в двух томах выйдет под названием «Фрегат «Паллада». Со своим любимым героем Ильей Ильичом автор мысленно не расставался и в плавании, как художник жил, по сути, за двоих (всматриваясь в себя и вокруг себя еще и его глазами). Даже думал о книге «Путешествие Обломова».
Когда мы называем трилогией романы «Обыкновенная история» (1845–1846), «Обломов» (1847–1859) и «Обрыв» (1849–1869), допускаем, конечно, некоторую натяжку, поскольку ни сюжетного единства, ни сквозных персонажей в них нет. Зато идем навстречу Гончарову, утверждавшему: «Все они связаны одною общею нитью, одною последовательною идеею — перехода от одной эпохи русской жизни, которую я переживал, к другой — и отражением их явлений в моих изображениях, портретах, сценах, мелких явлениях и т.д.».
Художник Райский из «Обрыва», этот проснувшийся в следующем поколении Обломов, уже знает, что надо делать, но все равно не делает.
Благодушный Илья Ильич явился миру как полнокровный национальный тип в завершенной художественной цельности. Революционно-демократическая критика окрестила его отечественным позором, отыскав в бездеятельности источник всех российских бед. Добролюбов еще и снисходительность проявил, когда, с одной стороны, заявил, что Обломов «противен в своей ничтожности», а с другой — не смог пройти мимо проникновенных похвал герою романа со стороны.
«За то, что в нем дороже всякого ума: честное, верное сердце! Это его природное золото, он невредимо пронес его сквозь жизнь. Он падал от толчков, охлаждался, заснул, наконец, убитый, разочарованный, потеряв силу жить, но не потерял честности и верности. Ни одной фальшивой ноты не издало его сердце, не пристало к нему грязи.
Это хрустальная, прозрачная душа, таких людей мало, они редки, это перлы в толпе! Его сердца не подкупишь ничем, на него всюду и везде можно положиться», — так говорит друг и антипод Обломова Андрей Штольц, однако для Добролюбова это «большая неправда».
Куда глубже заглянул Достоевский. Задавшись целью изобразить князя Мышкина «положительно прекрасным человеком», автор «Идиота» в какой-то мере сблизил его с Христом, ведь именно Он — единственное на свете «положительно прекрасное лицо». Но однажды Федор Михайлович сказал: «А мой идиот ведь тоже Обломов», — значит, хоть и сетовал на заземленность задушевного гончаровского героя, однако и в нем разглядел, принял высокую христианскую душу.
«По изумительной трезвости взгляда на мир Гончаров приближается к Пушкину, — писал Дмитрий Мережковский. — Тургенев опьянен красотой, Достоевский — страданиями людей, Лев Толстой — жаждой истины. У Гончарова нет опьянения. Все огромное здание его эпопеи озарено ровным светом разумной любви и человеческой жизни».
В отличие от тех литераторов, которым не нужно было зарабатывать на жизнь, Иван Александрович не мог прожить без службы: уходил в отставку и возвращался; не слишком уютно чувствовал себя в цензорской должности, однако дослужился до действительного статского советника. Отчасти поэтому подолгу зависал в работе над романами, а на досуге мог писать каждодневно до боли в руке. Любил в подробностях рассказывать о собственных замыслах — до тех пор, пока не обнаружил, что у Тургенева в «Дворянском гнезде» и в «Накануне» с опережением проскальзывают очень знакомые мотивы и образы. Да и нигилист Базаров обогнал в печати Марка Волохова из «Обрыва». Правда, третейский суд Гончарова не поддержал, а Иван Сергеевич в ответ на претензии сослался на параллели у самого Гончарова с Гоголем.
По меркам XIX века этому замечательному прозаику досталась долгая жизнь. Его знаменитые одногодки, такие разные талантом, темпераментом и судьбой писатели, как Александр Герцен и Чарльз Диккенс, умерли еще в 1870-м, а он — спустя 21 год, в 1891-м.
Из тесного писательского круга его пережил только Лев Толстой.
Источник: portal-kultura.ru
В помощь школьнику. 10 класс. И. А. Гончаров. «Обломов» (1859)
3-я неделя сентября. Противоположности притягиваются — так что, в общем-то, неудивительно, что лучшим другом мечтательного лентяя Обломов стал неунывающий делец Штольц. Но кому больше симпатизирует автор?
Текст: Ольга Разумихина *
В 1859 году вышел роман Ивана Александровича Гончарова «Обломов», в главном герое которого друзья и знакомые автора увидели его самого. Гончаров и правда имел много общего с Ильёй Ильичом Обломовым: он вырос в такой же идеалистической деревне — и его детство также было бы безмятежным, если бы не смерть отца; никогда не испытывал нужды; окончил университет — и решил вернуться в родные края, где за годы его отсутствия ничего не изменилось.
Правда, Гончаров, «застряв» на некоторое время в деревне, сумел-таки из неё вырваться — и принял смелое решение: отправился в кругосветное путешествие на фрегате «Паллада», с тем чтобы служить секретарём у адмирала Е. В. Путятина и составлять путевые заметки. Знакомые подтрунивали над Гончаровым, расхожей стала фраза «Принц де Лень отправляется в плавание!», — однако писатель с достоинством выдержал испытание и провёл в море более двух лет; он побывал в Англии, Японии, Китае и множестве других стран. Обломов же, переехав в Петербург, не добрался не то что до заморских государств — даже до родной деревни, по которой так скучал. Но привычка оказалась сильнее: в начале романа Илья Ильич не мог даже собраться и написать письмо старосте, который хозяйничал в его имении как у себя дома и с каждым годом присваивал всё больше денег, ссылаясь на неурожай. Кое-что, конечно, изменилось с приездом к Обломову Штольца; но не будем забегать вперёд — всё по порядку.
Дом, милый дом
Где же родился Илья Ильич Обломов — и как так получилось, что из него вырос человек честный, понимающий и отзывчивый, но, увы, совершенно неприспособленный к самостоятельной жизни? Исчерпывающий ответ на этот вопрос Гончаров даёт в главе «Сон Обломова» (с этой главы, кстати, всё и началось: автор сначала выпустил «Сон. » как отдельное произведение, а потом целых десять лет писал всё остальное.)
Итак, Обломовка: удивительное место, похожее скорее на Землю Обетованную, нежели на настоящую русскую деревню. В этих краях сама природа удовлетворяет потребности человека, и от местных жителей требуется минимум стараний, чтобы, скажем, посеять, а затем собрать урожай:
Измученное волнениями или вовсе незнакомое с ними сердце так и просится спрятаться в этот забытый всеми уголок и жить никому неведомым счастьем. Всё сулит там покойную, долговременную жизнь до желтизны волос и незаметную, сну подобную смерть.
Правильно и невозмутимо совершается там годовой круг.
По указанию календаря наступит в марте весна, побегут грязные ручьи с холмов, оттает земля и задымится тёплым паром. <. >Не возвращаются внезапные вьюги весной, не засыпают полей и не ломают снегом деревьев.
Зима, как неприступная, холодная красавица, выдерживает свой характер вплоть до узаконенной поры тепла. <. >Но лето, лето особенно упоительно в том краю. <. >Как пойдут ясные дни, то и длятся недели три-четыре; и вечер тепёл там, и ночь душна. Звезды так приветливо, так дружески мигают с небес.
Дождь ли пойдет — какой благотворный летний дождь! Хлынет бойко, обильно, весело запрыгает, точно крупные и жаркие слёзы внезапно обрадованного человека; а только перестанет — солнце уже опять с ясной улыбкой любви осматривает и сушит поля <. >Ни страшных бурь, ни разрушений не слыхать в том краю.
Итак, о пропитании жители Обломовки не заботятся: они твёрдо знают, что урожай будет обильным — и этому не помешают ни поздние заморозки, ни засуха, ни, напротив, половодье, ни вредители. На то, чтобы обслуживать свои дома, они также не тратят много сил: опять же, сама природа словно «присматривает» за своими любимцами. Не случайно автор рассказывает: «как одна изба попала на обрыв оврага, так и висит там с незапамятных времен, стоя одной половиной на воздухе» — но, несмотря на это, в ней беспечно прожили «три-четыре поколения». Кстати о поколениях: «отцы» здесь живут в полном согласии с «детьми»; также практически не возникает конфликтов ни между супругами, ни между братьями и сёстрами, ни между соседями. Что до обитателей «внешнего мира», люди из Обломовки с ними почти не сталкиваются:
Тишина и невозмутимое спокойствие царствуют и в нравах людей в том краю. Ни грабежей, ни убийств, никаких страшных случайностей не бывало там; ни сильные страсти, ни отважные предприятия не волновали их.
И какие бы страсти и предприятия могли волновать их? Всякий знал там самого себя. Обитатели этого края далеко жили от других людей. Ближайшие деревни и уездный город были вёрстах в двадцати пяти и тридцати.
Именно в такой деревне и появляется на свет Илюша Обломов; но рождается он, когда незыблемый, казалось бы, порядок начинает меняться. Недаром древнекитайская пословица гласит: «Не дай бог жить в эпоху перемен!» В Обломовке никто пока не осознаёт, что именно меняется и к чему это приведёт. Но край становится не таким ласковым и плодородным (иначе почему не народилось у Илюшных родителей нескольких братьев и сестёр, как в типичной дворянской семье?); появляются уже в «Земле Обетованной» опасные места, — и мама, повинуясь зову интуиции, принимается оберегать Илюшу от всего на свете. Недаром за ним вечно ходит няня — и то запрещает ему играть в снежки с крестьянскими детьми, дабы ребёнок не простудился, то в который раз указывает, что нельзя ходить в овраг, где «предполагались и разбойники, и волки».
Нарушается и старинный обломовский обычай — как можно меньше общаться с людьми из других краёв. Потому-то Илюшу отправляют в школу, где он знакомится с Андреем Штольцем — полной своей противоположностью: у этого «доброго бурша» и отец, и мама не просиживают целыми днями в поместье, «переходя от кофе к чаю, от чая к обеду». Штольц-старший — предприниматель, «ходит по фабрикам около намазанных салом и маслом колёс и пружин», но и этого ему мало: он «завёл небольшой пансион для детей окрестных дворян». Мама же, которая трудилась в своё время гувернанткой и побывала даже за границей, не забывает, что она женщина воспитанная и образованная: читает, учит Андрюшу истории и французскому языку, играет на фортепиано.
Рассказывая о воспитании Ильи и Андрея, автор лишний раз доказывает, что характер, мировоззрение и моральные принципы человека закладываются в раннем детстве, и изменить привычки, принятые от родителей, очень, очень сложно. Эта мысль разумна и понятна, но интереснее другое. Гончаров не жалеет красок, чтобы описать, как безобразно баловали маленького Обломова родители и няня — и как строго, но справедливо относился к Андрюше Штольц-старший, не пускавший его домой, прежде чем тот не выполнит домашнего задания. Затем автор не менее подробно рассказывает, при каких смехотворных обстоятельствах Обломов потерял работу (отправил письмо не в тот город, устыдился и сам подал в отставку) — и как Штольца, напротив, не пугают никакие трудности и он год за годом приумножает свой капитал… Но почему же симпатии автора тогда — на стороне Обломова, который вечно лежит на диване в запылённой квартире и ничего не может сделать без верного слуги Захара?
Золотое сердце
Всё дело в том, что, в отличие от Штольца и даже, пожалуй, Ольги, Обломов наделён редчайшей чертой: у него золотое сердце, он искренне любит всех людей. Потому-то он и не может навести порядок в Обломовке и выгнать управляющего; потому-то доверяется манипулятору Тарантьеву; потому-то — в начале романа — принимает у себя бесконечных гостей, которые совсем не подходят ему в качестве друзей, и кормит и поит их. Не будь Илья Ильич человеком образованным и вообще, признаемся, неглупым, всё можно было бы списать на наивность, но это не совсем она. По отношению к окружающим Обломов — праведник: он, хотя и видит в ближних отрицательные черты характера, помнит, что у каждого человека есть божественная, бессмертная душа.
Поэтому не случайно Захар, которому порой приходится и поссориться с хозяином, искренне говорит об Илье Ильиче: «Такая добрая душа; да это золото — а не барин, дай бог ему здоровья!» Поэтому и Ольга ценит Обломова за его «голубиную нежность», а Штольц и вовсе читает целый панегирик в его честь. Вот что он говорит:
— [У Ильи] честное, верное сердце! Это его природное золото; он невредимо пронёс его сквозь жизнь. Он падал от толчков, охлаждался, заснул, наконец, убитый, разочарованный, потеряв силу жить, но не потерял честности и верности. Ни одной фальшивой ноты не издало его сердце, не пристало к нему грязи. Не обольстит его никакая нарядная ложь, и ничто не совлечёт на фальшивый путь; пусть волнуется около него целый океан дряни, зла, пусть весь мир отравится ядом и пойдёт навыворот — никогда Обломов не поклонится идолу лжи, в душе его всегда будет чисто, светло, честно.
Признаётся ли Штольц тем самым, что подобного «природного золота» недостаёт ему самому? Пожалуй, да, — притом что он совершил немало добрых, по собственному мнению, поступков: не забывал про Илью Ильича, навещал, пытался «разбудить», побуждал выйти в свет — и даже познакомил с Ольгой. Но так ли это было нужно Обломову? Возможно, Штольцем двигало не что иное, как тщеславие, он хотел «изменить» друга и таким образом почувствовать своё превосходство?
Обломов vs Штольц
Однако, как показывает практика, нынешнему школьнику Штольц намного ближе Обломова. Современных ребят — в большинстве своём — рассуждения о «золотом сердце» не убеждают, а читать о терзаниях прокрастинирующего Ильи Ильича откровенно скучно. Тем более что нам с высоты XXI века понятно: Обломов так и так долго бы не продержался. Ведь роман вышел в свет в 1859 году, а через три года отменили крепостное право (вот почему всё вставало с ног на голову в Обломовке: Гончаров, как человек широко образованный и сведущий в политике, не мог не замечать — и не фиксировать — назревающих перемен). Зато Штольц у юных читателей вызывает уважение: он и родителей не посрамил, и другу попытался помочь, состоялся и как профессионал, и как семьянин.
А кто из двух героев больше понравился вам — и почему? Думайте, спорьте, отстаивайте своё мнение! Но, чтобы уж точно получить «пятёрку» на уроке литературы или высокий балл на ЕГЭ, прочтите и следующие статьи критиков и литературоведов:
• Н.А. Добролюбов. «Что такое обломовщина?».
• Д.И. Писарев. «“Обломов”. Роман И.А. Гончарова».
• А.В. Дружинин. «“Обломов”. Роман И.А. Гончарова».
• Д. Л. Быков. «“Обломов” — русский психоделический роман».
Ольга Разумихина — выпускница Литературного института им. А. М. Горького, книжный обозреватель и корректор, а также репетитор по русскому языку и литературе. Каждую неделю она комментирует произведения, которые проходят учащиеся 9—11 классов.
Колонка «В помощь школьнику» будет полезна и тем, кто хочет просто освежить в памяти сюжет той или иной книги, и тем, кто смотрит глубже. В материалах О. Разумихиной найдутся исторические справки, отсылки к трудам литературоведов, а также указания на любопытные детали и «пасхалки» в текстах писателей XVIII—XX вв.
Источник: godliteratury.ru