Облака («На солнце золотом сверкает дождь летучий…») // Руль. 22 мая 1921 г.
— сборник «Стихи», 1979 г. > цикл «Облака»
Издания: ВСЕ (13)
/языки: русский (13) /тип: книги (13)
Написать отзыв:
Авторы по алфавиту:
- Поиск по жанру
- Сравнение изданий
Новинки фантастики
Планы издательств
Планы авторов
Награды, премии:
- Локус США
- Небьюла США
- Всемирная премия фэнтези США
- Хьюго США
- Аэлита Россия
- Книга года по версии Фантлаба Россия
- «Итоги года» от журнала «Мир Фантастики» Россия
- Мемориальная премия имени Андрея Зильберштейна Россия
Рейтинги авторов
Рейтинги произведений
- Лучшие
- Популярные
- Титулованные
- Самые издаваемые
- Высокотиражные
- Рецензируемые
- Противоречивые
- Гендерные
- По лингвистическим признакам
Мои персонифицированные рекомендации
Поиск посетителей по сайту:
Популярные авторские колонки и блоги
Nautilus Pompilius — Черные птицы. Брат (фильм) Данила Багров (Сергей Бодров)
- Новинки и планы издательств в жанре фантастики выходит регулярно, сюда пишут и сами издательства
- Издательство «Эксмо» персональная рубрика
- Издательство «АСТ» персональная рубрика
- Издательство «Азбука» персональная рубрика
- Издательство «Фантастика Книжный Клуб» персональная рубрика
- Самодельные и малотиражные издания
- Рецензии на фантастические книги
- Личная колонка k2007 регулярные сводки по новинкам от одного из админов сайта
- Глас админа тут всё о новшествах сайта, в т.ч. технических
Форумы о фантастике и фэнтези
- Произведения, авторы, жанры
- Издания, издательства, электронные книги
- Новости, конвенты, конкурсы
- Другие окололитературные темы
авторы, книги
Авторы по алфавиту:
информация, новости
Составлена страница премии «Переводной роман».
Составлена страница премии Эдогавы Рампо.
Составлена библиография Эдогавы Рампо, японского писателя, создателя многочисленных произведений в жанрах детектива, ужасов и приключений.
А вот, например:
| 2010 | 2007 | 2005 |
Рейтинг: 7.75 (157)
На мой взгляд чересчур экспериментаторское развенчание «Илиады» и «Одиссеи» Гомера на фоне нацистского переворота в Древних Афинах.Зачем уж так-то топтаться на классике.В целом детективная завязка сюжета к концу повести плавно перетекает в морализирование.. >>
| оценка: 7 |
Источник: fantlab.ru
На солнце как золото сверкает дождь летучий
При звуках, некогда подслушанных минувшим, —
любовью молодой и счастьем обманувшим, —
Босиком по солнцу — А по темным улицам гуляет дождь (OFFICIAL VIDEO 2020)
пред выцветшей давно, знакомою строкой,
с улыбкой начатой, дочитанной с тоской,
порой мы говорим: ужель все это было?
И удивляемся, что сердце позабыло,
какая чудная нам жизнь была дана…
Однажды, грусти полн, стоял я у окна:
братишка мой в саду, — Бог весть во что играя, —
клал камни на карниз. Вдруг, странно замирая,
подумал я: ужель и я таким же был?
и в этот миг все то, что позже я любил,
все, что изведал я, — обиды и успехи, —
все затуманилось при тихом, светлом смехе
восставших предо мной младенческих годов.
И вот мне хочется в размер простых стихов
то время заключить, когда мне было восемь,
да, только восемь лет. — Мы ничего не просим,
не знаем в эти дни, но многое душой
уж можем угадать. — Я помню дом большой,
я помню лестницу, и мраморной Венеры
меж окон статую, и в детской — полусерый
и полузолотой непостоянный свет.
Вставал я нехотя. (Как будущий поэт,
предпочитал я сон действительности ясной.
Конечно, — не всегда: как торопил я страстно
медлительную ночь пред светлым Рождеством!)
Потом до десяти, склонившись над столом,
писал я чепуху на языке Шекспира,
а после шел гулять…
Отдал бы я полмира,
чтоб снова увидать мир яркий, молодой,
который видел я, когда ходил зимой
вдоль скованной Невы великолепным утром!
Снег, отливающий лазурью, перламутром,
туманом розовым подернутый гранит, —
как в ранние лета все нежит, все пленит!
Тревожишь ты меня, сон дальний, сон неверный…
Как сказочен был свет сквозь арку над Галерной!
А горка изо льда меж липок городских,
смех девочек-подруг, стук санок удалых,
рябые воробьи, чугунная ограда?
О сказка милая, о чистая отрада!
VII
Увы! Все, все теперь мне кажется другим:
собор не так высок, и в сквере перед ним
давно деревьев нет, и уж шаров воздушных,
румяных, голубых, всем ветеркам послушных,
на серой площади никто не продает…
Да что и говорить! Мой город уж не тот…
Зато остались мне тех дней воспоминанья:
я вижу, вижу вновь, как, возвратясь с гулянья,
позавтракав, ложусь в кроватку на часок.
В мечтаньях проходил назначенный мне срок…
Садилась рядом мать и мягко целовала
и пароходики в альбом мне рисовала…
Полезней всех наук был этот миг тиши!
Я разноцветные любил карандаши,
пахучих сургучей густые капли, краски,
бразильских бабочек и а нглийские сказки.
Я чутко им внимал. Я был героем их:
как грозный рыцарь смел, как грустный рыцарь тих,
коленопреклонен пред смутной, пред любимой…
О как влекли меня — Ричард непобедимый
свободный Робин Гуд, туманный Ланцелот![2]
Картинку помню я: по озеру плывет
широкий, низкий челн; на нем простерта дева,
на траурном шелку, средь белых роз, а слева
от мертвой, на корме, таинственный старик
седою головой в раздумии поник,
и праздное весло скользит по влаге сонной,
меж лилий водяных…
Глядел я, как влюбленный,
мечтательной тоски, видений странных полн,
на бледность этих плеч, на этот черный челн;
и ныне, как тогда, вопрос меня печалит:
к каким он берегам — неведомым — причалит,
и дева нежная проснется ли когда?
Назад, скорей назад, счастливые года!
Ведь я не выполнил заветов ваших тайных,
ведь жизнь была потом лишь цепью дней случайных,
прожитых без борьбы, забытых без труда.
Иль нет, ошибся я, далекие года!
Одно в душе моей осталось неизменным, —
и это — преданность виденьям несравненным, —
молитва ясная пред чистой красотой.
Я ей не изменил, и ныне пред собой
я дверь минуйшего без страха открываю
и без раскаянья былое призываю!
XIII
Та жизнь была тиха, как ангела любовь.
День мирно протекал. Я вспоминаю вновь, —
безоблачных небес широкое блистанье,
в коляске медленной обычное катанье
и в предзакатный час — бисквиты с молоком.
Когда же сумерки сгущались за окном,
и шторы синие, скрывая мрак зеркальный,
спускались, шелестя, и свет полу-печальный,
полу-отрадный ламп даль комнат озарял, —
безмолвно, сам с собой, я на полу играл;
в невинных вымыслах, с беспечностью священной,
я жизни подражал по-детски вдохновенно;
из толстых словарей мосты сооружал,
и поезд заводной уверенно бежал
по рельсам жестяным…
Потом — обед вечерний.
Ночь приближается, и сердцу суеверней.
Уж постлана постель, потушены огни.
Я слышу над собой: «Господь тебя храни»…
Кругом чернеет тьма и только щель дверная
полоской узкою сверкает — золотая.
Блаженно кутаюсь, и ножки подобрав,
вникаю в радугу обещанных забав…
Как сладостно тепло! И вот я позабылся…
И странно: мнится мне, что сон мой долго длился,
что я проснулся лишь — теперь и что во сне,
во сне младенческом приснилась юность мне;
что страсть, тревога, мрак — все шутка домового,
что вот сейчас, сейчас ребенком встану снова
и в уголку свой мяч и паровоз найду…
Мечты.
Пройдут года, и с ними я уйду,
веселый, дерзостный, но втайне беззащитный,
и после, может быть, потомок любопытный,
стихи безбурные внимательно прочтя,
вздохнет, подумает: он сердцем был дитя!
Не все ли равно мне — рабой ли, наемницей,
иль просто безумной тебя назовут?
Ты светишь… Взгляну — и мне счастие вспомнится…
Да, эти лучи не зайдут!
Ты в страсти моей, и в страданьях торжественных,
и в женском медлительном взгляде была…
В полях озаренных, холодных и девственных,
цветком голубым ты цвела.
Ты осень водила по рощам заплаканным;
весной целовала ресницы мои.
Ты в душных церквах повторяла за дьяконом
слепые слова ектеньи[3].
Ты летом за нивой звенела зарницами;
в день зимний я в инее видел твой лик…
Ты ночью склонялась со мной над страницами
властительных, песенных книг.
Была ты и будешь… Таинственно создан я
из блеска и дымки твоих облаков.
Когда надо мною ночь плещется звездная,
я слышу твой реющий зов!
Ты — в сердце, Россия! Ты — цель и подножие,
ты — в ропоте крови, в смятенье мечты!
И мне ли плутать в этот век бездорожия?
Мне светишь по-прежнему ты…
Петр в Голландии
Из Московии суровой
он сюда перешагнул.
Полюбил он моря гул,
городок наш изразцовый[4];
и бродил вдоль берегов —
загорелый, грубый, юный.
Ветер. Пепельные дюны.
Стук далеких топоров.
Разноцветные заплаты
парусов над рябью вод.
Стая чаек. Небосвод, —
как фаянс, зеленоватый.
Были мудры вечера.
Кружки. Сонные соседи.
Думы голосом победы
звали плотника-Петра.
У стола мечтал он важно.
Четко тикали часы.
Помню: жесткие усы,
взор жестокий и отважный,
тень локтей и головы,
полки в маленькой таверне,
а на печке — блеск вечерний
и квадраты синевы.
«Кто меня повезет…»
Кто меня повезет,
по ухабам, домой —
мимо сизых болот
и струящихся нив?
Кто укажет кнутом,
обернувшись ко мне,
меж берез и рябин
зеленеющий дом?
Кто откроет мне дверь?
Кто заплачет в сенях?
А теперь, — вот теперь, —
есть ли там кто-нибудь,
кто почуял бы вдруг,
что в далеком краю
я брожу и пою,
под луной, о былом?
«Я без слез не могу…»
Я без слез не могу
тебя видеть, весна!
Вот стою на лугу
да и плачу навзрыд.
А ты ходишь кругом,
зеленея, шурша…
Ах, откуда она,
эта жгучая грусть!
Я и сам не пойму;
только знаю одно:
если б иволга вдруг
зазвенела в лесу,
если б вдруг мне в глаза
мокрый ландыш блеснул, —
в этот миг, на лугу,
я бы умер, весна…
На солнце золотом сверкает дождь летучий,
озера в небесах синеют горячо,
и туча белая из-за лиловой тучи
встает, как голое плечо.
Молчи, остановись… Роняют слезы рая
соцветья вешние, склонясь через плетень,
и на твоем лице играет их сырая,
благоухающая тень.
Не двигайся, молчи… Тень эту голубую
я поцелуями любовно обогну…
Цветы колышутся… я счастлив… Я целую
запечатленную весну.
Закатные люблю я облака:
над ровными, далекими лугами
они висят гроздистыми венками,
и даль горит, и молятся луга.
Я внемлю им. Душа моя строга,
овеяна безвестными веками:
с кудрявыми багряными богами
я рядом плыл в те вольные века.
Я облаком, в вечерний чистый час,
вставал, пылал, туманился и гас,
чтоб вспыхнуть вновь с зарею неминучей.
Я облетал все зримое кругом,
блаженствовал и, помню, был влеком
жемчужной тенью, женственною тучей.
Берлин, <17 мая>1921
«Я думаю о ней, о девочке, о дальней…»
Я думаю о ней, о девочке, о дальней,
и вижу белую кувшинку на реке,
и реющих стрижей, и в сломанной купальне
стрекозку на доске.
Там, там встречались мы и весело оттуда
пускались странствовать по шепчущим лесам,
где луч в зеленой мгле являл за чудом чудо,
блистая по листам.
Мы шарили во всех сокровищницах Божьих;
мы в ивовом кусте отыскивали с ней
то лаковых жучков, то гусениц, похожих
на шахматных коней.
И ведали мы все тропинки дорогие,
и всем березанькам давали имена,
и младшую из них мы назвали: Мария
святая Белизна…
О Боже! Я готов за вечными стенами
неисчислимые страданья восприять, —
но дай нам, дай нам вновь, под теми деревцами
хоть миг, да постоять.
Я выехал давно, и вечер не родной
рдел над равниною не русской,
и стихословили колеса подо мной,
и я уснул на лавке узкой.
Мне снились дачные вокзалы, смех, весна,
и, окруженный тряской бездной,
очнулся я, привстал, и ночь была душна,
и замедлялся ямб железный…
По занавескам свет, как призрак, проходил.
Внимая трепету и тренью
смолкающих колес, — я раму опустил:
пахнуло сыростью, сиренью!
Была передо мной вся молодость моя:
плетень, рябина подле клена,
чернеющий навес, и мокрая скамья,
и станционная икона.
И это длилось миг… Блестя, поплыли прочь
скамья, кусты, фонарь смиренный…
Вот хлынула опять чудовищная ночь,
и мчусь я, крошечный и пленный.
Дорога черная, без цели, без конца,
толчки глухие, вздох и выдох,
и жалоба колес, как повесть беглеца
о прежних тюрьмах и обидах.
Груневальд, 4 июля 1921
«Мечтал я о тебе так часто, так давно…»
Мечтал я о тебе так часто, так давно,
за много лет до нашей встречи,
когда сидел один, и кралась ночь в окно,
и перемигивались свечи!
И книгу о любви, о дымке над Невой,
о неге роз и море мглистом,
я перелистывал — и чуял образ твой
в стихе восторженном и чистом.
Дни юности моей, хмельные сны земли,
мне в этот миг волшебно-звонкий,
казались жалкими, как мошки, что ползли
в янтарном блеске по клеенке…
Я звал тебя. Я ждал. Шли годы, я бродил
по склонам жизни каменистым
и в горькие часы твой образ находил
в стихе восторженном и чистом.
И ныне, наяву, ты, легкая, пришла,
и вспоминаю суеверно,
как те глубокие созвучья — зеркала
тебя предсказывали верно.
Источник: rulibs.com
На солнце как золото сверкает дождь летучий
Привет Лёва Середнячок
Замените сравнительные оборот с союзом как именем существительным в творительным падеже, и у вас получится авторский вариант предложений из стихов П. Греков и В. Набокова:
Образец. Луна скользит, как блин в сметане.
Луна скользит блином в сметане (Б. Пастернак)
1.Уж озимь яркая блеснула, как изумруд.
2.На солнце, как золото, сверкает дождь летучий.
4 (2 оценки)
difidifi 6 лет назад
Светило науки — 12 ответов — 0 раз оказано помощи
Уж озимь яркая блеснула изумрудом.
На солнце золотом сверкает дождь летучий.
Источник: vashurok.com